Наконец состоялся диалог по обеднённому гексафториду урана. И состоялся он по инициативе Росатома.
Журналисты «Нейвы» получили ответы на следующие вопросы:
- ОГФУ — это отходы ядерного производства или сырьё?
- Почему именно в Новоуральск их ввозят из Германии?
- Почему вновь взялись за вторичную переработку вместо работы с природным сырьём?
- Насколько безопасно их хранение на комбинате?
- Что вернется в Германию после переработки, а что останется на комбинате?
Росатом возобновил контракт с Urenco о ввозе и переработке иностранного ОГФУ
Предыстория такова. Весной 2009 года Росатом говорил, что с окончанием иностранных контрактов на дообогащение обеднённого гексафторида урана (ОГФУ) новые заключаться не будут. Но не случилось: Росатом возобновил договор с компанией Urenco о ввозе и переработке иностранного ОГФУ, того, что называют «урановыми хвостами». А активисты-экологи стали говорить о том, что к нам завозятся опасные радиоактивные отходы. Общественность заволновалась, комбинат хранил спокойствие, поскольку работа с ОГФУ — суть ежедневного технологического процесса. Тем не менее диалог был необходим, и он наконец состоялся.
Представители Росатома встретились с общественностью Новоуральска в МВЦ
5 декабря представители госкорпорации встретились с новоуральской общественностью, собрав на диалог по теме «ОГФУ: мифы и реальность» 68 человек — сколько смог вместить музейно-выставочный центр (МВЦ). В зале присутствовали не только работники комбината — нынешние и бывшие, представители общественных организаций, молодежь и журналисты различных СМИ, но и активисты, писавшие обращение к Путину, протестуя против ввоза ОГФУ в Новоуральск.
Со стороны спикеров: первый вице-президент АО «ТВЭЛ» Михаил Зарубин; генеральный директор АО «УЭХК» Александр Белоусов; главный инспектор по контролю безопасности ядерно и радиационно опасных объектов Александр Константинов; заведующий радиационной лабораторией Института промышленной экологии Уральского отделения РАН Алексей Екидин; блогер Дмитрий Горчаков, известный по статьям о ядерной проблематике. Вёл встречу член Общественного совета Росатома Владимир Кучинов.
ОГФУ — как способ экономии природного урана
Открывая мероприятие, Владимир Кучинов сообщил, что состоялось внеочередное заседание Общественного совета Росатома. Прошло оно 12 ноября, в том числе с участием экологов-общественников. Там были даны поручения разъяснять населению вопросы, связанные с ОГФУ. 25 ноября там же, в Общественном совете, прошла комиссия по экологии, где были сформулированы пути движения по поставленным задачам.
— Я выступал на этой рабочей группе и рассказывал о том, что такое уран, что такое процесс разделения изотопов, — пояснил Михаил Зарубин. — Рассказывал, что при разделении урана всегда образуется отвальный продукт. Так вот ОГФУ с точки зрения радиоактивности в разы ниже, чем природный уран. ОГФУ для нас — сырьё. Это ценный продукт, это конкурентные преимущества Росатома, это наши технологии, которые позволяют извлекать полезный компонент и использовать материал в качестве топлива для АЭС… Кроме того, сегодня в ТВЭЛ реализуется проект «Прорыв», где в качестве сырья используется ОГФУ. При всём этом мы экономим природный уран как стратегическое сырье. Ещё раз: ОГФУ — это сырьё и по документам МАГАТЭ, и по российскому законодательству, и по документам Всемирной ядерной ассоциации.
Для комбината ОГФУ - буферный запас
— Что такое вообще ОГФУ? — включился в обсуждение Александр Белоусов. — Чтобы получить его, нужно сначала добыть уран. В одном объёме руды содержание урана примерно 1%. Копнул, скажем, тонну, и вот тебе 1% смеси двух изотопов — уран-238 плюс уран-235. И немного 234-го. При этом 238-го — примерно 99,3%, а 235-го — 0,7%. Эту смесь отправляют на обогатительный комбинат и получают закись-окись 238-го и 235-го. Изотопы эти можно поделить в газовой фазе. Науке сегодня известен только один элемент, который может работать с соединением урана в газовой фазе — гексафторид урана. И вот гексафторид с содержанием урана-235 в 0,7% привозят на УЭХК. Мы его ставим в цепочку с тем, чтобы соотношение изотопов изменить: чтобы 235-го было побольше, а 238-го поменьше. Это безумно дорогая работа, сопряженная с затратами электроэнергии, воды и так далее. Поэтому не каждая страна в мире может себе это позволить. И вот мы от 0,7% примерно 0,3% брали. Остальное оставалось в ОГФУ, и мы не могли оттуда извлечь компонент. А это примерно 0,3-0,4% урана-235. Вопрос: это отходы? Это уникальное сырье. И комбинат — уникальное предприятие, поскольку обладает возможностями и оборудованием, чтобы эти остатки извлечь. Сырьевой базы в России не так много, и нам для работы предприятий одного сырья маловато. Поэтому мы с удовольствием берём-покупаем этот обедненный гексафторид урана, запитываем в цепочку и выполняем в том числе зарубежные контракты.
— Я скажу как расчетчик, — подключился к разговору Константин Ждановских, начальник расчетно-теоретической лаборатории УЭХК. — В мире может произойти всё что угодно, и может оказаться, что сырья на комбинате не будет вообще. И это страшно представить. Ведь мы не можем просто взять и отключить каскад, а потом снова его включить. Нам постоянно нужно чем-то «питаться». И ОГФУ обеспечивает работу комбината как некий буферный запас. Ну а с точки зрения хранения... Вы посмотрите через тот же самый Гугл, как хранятся ёмкости, например, в США, и как у нас. Мы регулярно проводим ревизию, следим за ними.
Информационный вакуум создает волну мифов и заблуждений: Росатому надо больше общаться с людьми
— Практика обращения с ОГФУ в нашей стране, в Европе и США показывает, что инцидентов, интересных с точки зрения радиобиологии и радиоэкологии, нет, — подчеркнул заведующий радиационной лабораторией Института промэкологии УрО РАН Алексей Екидин. — Для нас это проблема, но для предприятия — счастье. В 2012 году присутствующий здесь Андрей Наливайко (начальник отдела охраны окружающей среды АО «УЭХК» — Прим. ред.) задавал вопрос: можем ли мы отличить уран, который тысячелетиями находился на территории вокруг комбината, от урана, который мог бы попасть туда при инцидентах. Да, можем. Если такой вопрос общественность будет задавать, то мы можем на него ответить.
— Интернет живет совсем по другим законам, здесь нельзя медлить и тянуть с согласованиями, как это часто происходит. Появляющийся информационный вакуум заполняется сообщениями самого разного качества, в том числе низкого. А отсюда — волна мифов и заблуждений. Поэтому я бы обратился к работникам Росатома: надо больше общаться с людьми. Общаться там, где людям удобно, давать развернутые интервью в разных СМИ, даже если задаются неудобные вопросы. И надо действовать креативно. Если мы говорим, что это безопасно и надежно, то и устройте пресс-конференцию рядом с поездом с ОГФУ. Это будет убедительно, — подвёл своеобразный итог блогер и эколог Дмитрий Горчаков.
9 вопросов про ОГФУ
1. Куда уходит продукт, который остаётся после переработки?
В. Кучинов: «С ОГФУ происходит то же самое, что при любом обогащении — выходит обогащённый гексафторид урана (ГФУ) и вновь ОГФУ, но с ещё более меньшим содержанием урана-235. Дальше ОГФУ уходит на склад и ждёт своего часа переработки. То есть часть мы отдали по контракту, а часть осталась как сырьё».
2. Каковы сроки и сумма контракта и что от этого получат рядовые новоуральцы? Может ли какая-то часть денег, получаемых по контракту, быть потрачена на медицину?
В. Кучинов: «Любая сумма контракта — это всегда коммерческая тайна. Ну а в бюджет города идёт НДФЛ, и отсюда вывод: чем лучше работает комбинат, чем больше зарплаты работников предприятия, тем лучше живут город и ваши семьи».
А. Белоусов: «Как известно, на комбинате средняя зарплата — 100 тысяч рублей. И с этой зарплаты в бюджет города платится НДФЛ. Что же касается медицины, то от выручки и прибыли комбината, а мы ежегодно зарабатываем 5 млрд чистой прибыли, мы вот уже три года финансируем медицину ФМБА. За это время купили 20 квартир для врачей. И еще около 20 млн дали на проект «Бережливая поликлиника».
3. Каковы сроки хранения ОГФУ в «бочках»?
М. Зарубин: «Обоснованные и экспериментально подтверждённые — 80 лет... Сегодня та программа, о которой я уже говорил («Прорыв» — Прим. ред.), предполагает в том числе развитие действенной системы мониторинга за хранящимся ОГФУ. То есть решаются вопросы переработки до безопасного состояния — это раз, и вопросы хранения в емкостях — два».
4. Что с ними будет через те же 80 лет?
М. Зарубин: «Сегодня ОГФУ уже перерабатывается в виде закиси-окиси. А дальше программа предполагает полную переработку ОГФУ. То есть модель такая: обогатительное предприятие нарабатывает ОГФУ и его же перерабатывает до безопасной формы хранения».
5. Означает ли это, что наши «бочки» будут отправляться в Зеленогорск (речь о пока единственной в стране установке «W-ЭХЗ», действующей на Зеленогорском электрохимическом заводе, позволяющей переводить ОГФУ в безопасную для долговременного хранения закись-окись урана)?
М. Зарубин: «Не факт. Варианты могут быть разные. Установка может быть организована и на УЭХК. Вопрос локализации пока обсуждается. Программа полного отказа от ОГФУ — до 2080 года. В краткосрочной перспективе мы в 2024 году запускаем вторую установку, и в 2027 году — еще две. Четыре установки хватит, чтобы до 2080 года полностью переработать всё ОГФУ».
6. Почему поставки ОГФУ с Urenco идут именно в Новоуральск?
М. Зарубин: «Потому что в Новоуральске крупнейшее разделительное предприятие и его возможности по разделению таковы, что мы можем экономически эффективно вовлекать ОГФУ в работу. Мощности позволяют это делать».
7. Означает ли это, чтоUrenco хранить дорого и поэтому они везут ОГФУ к нам?
М. Зарубин: «Им не хранить дорого. Они покупают у нас обогащенный уран. Мы из материала извлекаем по нашим технологиям полезный компонент и поставляем его на экспорт. Ведь продажа единиц работы разделения — это не как продажа, скажем, углеводородов или древесины. Это продажа высокотехнологичного, наукоемкого продукта, имеющего высокую добавленную стоимость. И ровно эта ситуация позволяет сегодня Росатому быть мировым технологическим лидером на ядерном рынке».
8. Для Urenco ОГФУ — это конечный продукт, а значит отход, так?
М. Зарубин: «Не так. Urenco также имеет свои разделительные каскады и может на них запустить процесс. У них принципиально такие же центрифуги. Но другое дело, что у них ограничены мощности. Они не могут перерабатывать в большом объеме. Поэтому от нас им нужен обогащённый продукт, полученный по нашей технологии. А мы просто имеем экономическое преимущество за счёт объёма и повышенной эффективности».
9. Почему экологи считают ОГФУ отходом?
Д. Горчаков: «Это не юридический, а скорее житейский термин. Само немецкое правительство отходами ОГФУ не называет. В переписке немцев указывается, что это ядерный материал, а не отходы. В самом Urenco это отходом также не называют. Мне кажется, что, кроме экологов, никто это отходом и не называет. Но во всём этом много национальных решений в силу различия исторического развития ядерных отраслей. Вот, например, отработанное ядерное топливо в США считается отходом, а у нас не считается. Хотя физически это одно и то же. Физика одна, но общество разное, промышленность разная, экономика и возможности. Исходя из этого и находится некий общественный консенсус. У нас в стране не сказать, что есть общественный консенсус по поводу этих тем. В СССР нас не спрашивали, а сейчас, видимо, еще не дошли до этого вопроса».
